Мыслящий тростник - Страница 28

Дельфины дома не оказалось, и Марсиаль постучал к мадам Сарла. Она сказала, что на кухне его ждет холодный ужин.

— Вот они, современные нравы! — воскликнул Марсиаль с наигранным возмущением. — Мадам отправилась в свой клуб, дети принимают гостей, а труженик отец вынужден довольствоваться холодными объедками на кухне, словно какой-то пария. Придется навести порядок!

— Боюсь, тебе это не удастся.

— Ты еще не знаешь, на что я способен. Когда я повышаю голос, в доме все дрожат.

— Возможно, но это ни к чему не ведет.

— Значит, ты считаешь, что я слабый человек, что я позволяю водить себя за нос?

— Я считаю, что ты такой же, как и все современные мужчины.

— То есть?..

— Ты отказался от власти, — произнесла мадам Сарла невозмутимо, не отрывая глаз от вязанья.

— Да вовсе нет! Вот еще выдумала — «отказался от власти»! Но даже если предположить, что я, скажем, предоставил детям излишнюю свободу, то я в любой момент могу их снова прибрать к рукам.

— Нет, уже поздно. По нынешней жизни — поздно.

— Честное слово, можно подумать, что тебя это радует.

— Радует — это чересчур. Но признаюсь, меня это развлекает.

— Что же именно?

— Да все! — И спицей, которую она держала в правой руке, мадам Сарла неопределенным жестом как бы указала на очевидные для нее в окружающем мире симптомы всеобщей деградации, начиная хотя бы (взгляд ее устремился на пол) с гула голосов и всплесков синкопированной музыки, доносившихся из гостиной.

— Ты считаешь, мир сошел с рельсов?

— Открой глаза, погляди вокруг. Но вы сами во всем виноваты. Все ваши мысли заняты только роскошью и удовольствиями. И вот результат: никому ни до Кого нет дела. Семьи больше не существует. Остальное не замедлит последовать.

— Короче говоря, по-твоему, начинается полный распад?

— Называй как хочешь.

— Ты уж слишком пессимистка.

— Но повторяю, меня это совершенно не огорчает. Напротив, зрелище весьма интересное. А раз вы сами от этого не страдаете, почему же я должна терзаться?

Марсиаля всегда поражали и забавляли формулировки мадам Сарла.

— Не очень-то христианские чувства…

— Что ты заладил про христианские чувства, — сказала она с легким раздражением в голосе. — Ты так и норовишь напасть на меня с этого бока. Быть христианкой вовсе не означает плакать с утра до вечера.

— Конечно, но это означает, что надо испытывать жалость, а если ты развлекаешься, глядя, как мир мчится к своей гибели, то…

— Бог справедлив, он отличает своих.

Марсиаль решил на время оставить эту тему. С мадам Сарла, о чем ни заговори, сразу скатываешься на метафизику. Стоит ей задать самый невинный вопрос о том, что сегодня на обед — и — хоп! — следующая реплика уже не иначе как о светопреставлении или эволюции рода человеческого.

— Молодежь здесь надолго обосновалась? Ты видела Иветту и Жан-Пьера, что они тебе сказали?

— Видела, но они не снизошли до того, чтобы поделиться со мной своими планами.

— Мне хотелось бы спуститься вниз, посмотреть, что там происходит.

— Не советую.

— Почему? Думаешь, мое появление их смутит?

— Разве такой пустяк может их смутить? Просто твое присутствие им не нужно.

Марсиаль взглянул на мадам Сарла и ухмыльнулся, однако он был несколько обескуражен. Тетя Берта никого не щадила, особенно тех, кто был ей наиболее дорог. Она была неумолима, правда, злости в ней не было, но не было и снисхождения. Она судила события и людей со строгостью человека, который взирает на все с некой высоты, давно уже не питает никаких иллюзий и опирается на незыблемые, как скала, нравственные устои. Но в семье Англадов тете все прощалось, может быть, потому, что всех смешило странное несоответствие ее суровых приговоров с однообразно-невозмутимым тоном, которым они произносились, а также красноречивость ее мимики и косых взглядов, не говоря уж о провинциальном акценте, от которого она так и не избавилась за семьдесят лет и, видимо, никогда уже не избавится. Во всем этом был какой-то аромат старины, погружения в глубь времени и пространства, и Англады ценили это как некий поэтический анахронизм.

Марсиаль подошел к зеркалу.

— Что ж, мне нечего бояться встречи с молодыми, — сказал он, расправляя плечи. — В общем, я выгляжу еще совсем неплохо.

Косой взгляд мадам Сарла.

— Раз ты об этом говоришь, значит, сомневаешься.

— Ну, будь добра, тетя, сделай мне удовольствие, скажи, что я хорошо выгляжу.

— Ты выглядишь так, как и положено выглядеть мужчине в твоем возрасте, когда он чисто одет и ухожен, вот и все.

— Ну, знаешь, если бы я рассчитывал на тебя, чтобы поднять свой дух!..

— А ты в этом нуждаешься?

— Нет. Но не вредно время от времени выслушать комплимент…

— Уважающий себя мужчина не нуждается в комплиментах, особенно по поводу своей внешности.

— Э, тетя, в ваше время, может быть, так и было, но у тебя на этот счет допотопные взгляды. Теперь красота для мужчины, представь себе, почти так же важна, как и для женщины.

— Знаю. Тех, кому меньше тридцати, вообще нельзя отличить друг от друга, скоро на них придется нацепить буквы «М» и «Ж», чтобы по крайней мере знать, с кем имеешь дело.

Марсиаль спустился вниз, твердо решив провести время с молодыми, даже если он окажется не очень желанным гостем, даже если дети будут не слишком довольны его вторжением. Ему хотелось развлечься, поглядеть на красивых девочек, а его желание должно быть для них законом. Он был приятно удивлен тем, что внизу его встретили радушно. Дочка подошла к нему, поцеловала и представила ему кое-кого из своих друзей. Марсиаль изо всех сил старался быть обаятельным. Он ощущал себя героем кинофильма: зрелый мужчина, но еще обольстительный, исполненный уверенности, покоряющий тем самообладанием, которое дается только жизненным опытом и успехами. Его окружают юные поддельные скво с нежными голосами и наивными детскими глазами, и они, мысленно сравнивая его со своими слишком юными приятелями, несомненно решат, что те против него не тянут…