Мыслящий тростник - Страница 4

Вполне понятно, что Юбер Лашом и весь круг его интересов, не могут служить той духовной опорой, которую ищет герой романа. Но рядом с Марсиалем оказывается человек с твердыми жизненными и моральными принципами. Это его родная тетка мадам Сарла. В ее уста автор вкладывает немало разоблачительных сентенций, адресованных «обществу потребления». Но у престарелой мадам Сарла, как сказано в романе, «допотопные взгляды». Она человек глубоко верующий, религиозный и «опирается на незыблемые, как скала, нравственные устои». Марсиаль Англад завидует ей, племянник пытается выработать в себе такую же веру, какая есть у тетки. Читает статьи и книги на религиозные темы, Священное писание, пытается заставить себя поверить в бога. Но ему, человеку 60-х годов, цивилизованному, информированному, невозможно прийти к вере от одного разума, от нравственного расчета, только от желания заполнить. духовный вакуум. Этот путь также оказывается неприемлемым для героя романа.

В поисках духовной и нравственной поддержки Марсиаль Англад обращается, преодолевая умственную лень, к книгам и статьям, к ученым трактатам. Перед читателем проходят одна за другой всевозможные теории, распространявшиеся в 50–60-е годы во Франции и вообще на Западе. Здесь и новые модернистские формы религии, и такие философские течения, как экзистенциализм и структурализм, и учения современных социологов, и идеи технократического «гуманизма», и знаменитая теория «масс-медиа» (массовых средств информации) Маклюэна, и идеология «хиппи», и утопические представления о будущем, как оптимистические, так и пессимистические, и, наконец, модный сейчас культ патриархального прошлого, старины. Словом, все расхожие идеи нашего времени. Нет нужды пересказывать их здесь. Они достаточно популярно изложены в самом романе. Важно то, что Марсиаль Англад, «примеряя их к себе», приспосабливая к своему «случаю», нигде не находит ответа на мучающий его вопрос: для чего он живет, в чем смысл жизни? Все эти идеи и учения оказываются несостоятельными, ложными, нежизненными при столкновении с реальной действительностью. Все они, как убедительно показано в романе, так или иначе сводятся к оправданию, к прямой или косвенной защите «общества потребления». Даже когда они его отрицают или критикуют, ни одна из них не заключает в себе реальной положительной программы, не обогащает жизнь великими идеалами и благородными целями.

Да и сам Марсиаль Англад, погруженный в свой собственный мирок, оказывается невосприимчивым к этим идеям. Им ведь движет только одно-единственное желание — как можно дольше наслаждаться материальной стороной жизни. «Моя маленькая жизнь, мое единственное благо!», — восклицает он и печется лишь о том, чтобы сохранить это «благо». Не ради подлинного духовного обновления, а именно «корысти ради» ведет свой поиск герой романа. Он плоть от плоти «общества потребления», и потому все его попытки вырваться, найти для себя какой-то особый путь не могут не быть бесплодными.

Кюртис не выводит своего героя за пределы буржуазного существования и буржуазных идей. Перечисляя идеи и учения современности, автор не упоминает о марксизме. Но это «упущение» не случайно. Оно еще убедительнее подчеркивает ограниченность героя романа, узость его духовных поисков, его неспособность из-за своего зоологического, животного индивидуализма увидеть, понять реальную жизнь. Марсиаль Англад — неотъемлемая частица, своего рода «модель» современной буржуазии. Его идейный крах — свидетельство духовного тупика, в котором оказался этот класс в наши дни.

Что же позитивного можно отыскать в Марсиале Англаде? В романе мельком упоминается, что было время, когда ему удалось выйти за рамки своего маленького индивидуалистического мирка, встретить подлинную человеческую убежденность, высокий идейный порыв. И он даже сумел разделить их. Это было в годы войны, в дни его юности, когда он участвовал в Сопротивлении, боролся против оккупантов. Тогда у него была ясность цели, чувство товарищества, даже способность к самопожертвованию и к мужественным поступкам. Автор вместе со своим героем тоскует по той героической поре. Не случайно эта своего рода ностальгия проходит через все творчество Кюртиса: она помогает ему глубже осознать и разоблачить нравственную пустоту и приземленность идеалов современных буржуа, даже тех, кто в прошлом сражался в рядах борцов Сопротивления.

Ну, а в сегодняшней жизни автор находит для своего героя лишь довольно ограниченный, суженный вариант альтруизма: «рай на земле — это быть с теми, кого любишь». Так наконец обретает свой «рай на земле» Марсиаль Англад в любви к дочери, с которой случилось несчастье. Книга кончается почти символически: герой романа сливается с толпой прохожих. «…Марсиаль Англад исчез. Стал просто одним из толпы… Некто. Никто. Смертный среди миллиардов других безымянных смертных». Это означает фактически капитуляцию, примирение с судьбой, отказ героя от дальнейших поисков. Так бесславно завершается эта «одиссея» человека, пытавшегося найти идейную опору, не выходя из рамок своей среды, в которой найти ее невозможно.

«Мыслящий тростник», подобно «Молодоженам» и многим другим книгам Кюртиса, фактически представляет собой развернутый, выполненный художественными средствами социологический анализ. И это тоже знамение времени. Традиционный французский интеллектуальный роман (roman à thèse), идущий еще от XVIII века, от литературы эпохи Просвещения, в современных условиях, особенно в 60-е и 70-е годы, все больше приобретает социологическое звучание. Наиболее наглядно это проявилось в литературе, прямо и непосредственно выступившей с разоблачением конкретных явлений «потребительской цивилизации». Достаточно вспомнить, например, имевший огромный успех роман-эссе «Вещи» Жоржа Перека (1965), или известную советскому читателю книгу Робера Мерля «За стеклом» (1970), или, наконец, также переведенный на русский язык роман Эрве Базена «Супружеская жизнь» (1967), представляющий собой своего рода социологическое исследование современного буржуазного брака. Можно привести еще десятки примеров этой «смычки» литературы и социологии, художественности и документализма, ставшей характерной чертой французской реалистической прозы последних лет. В этом смысле книга Кюртиса «Мыслящий тростник» представляет собой не исключительное явление, а типический образец современного реалистического романа-исследования.