Марсиалю показалось, что Юбер плохо выглядит, и он испытал смутное удовлетворение.
— Что-нибудь не ладится? — спросил он. — Ты не болен?
— Как будто нет. Я плохо сплю в последнее время, потому, наверное, у меня усталый вид.
— И даже очень. Ты меня огорчаешь, старина. Я, как видно, некстати?
— По правде сказать, да. То есть у меня самого сейчас такие… я так занят в последние дни… Но неважно. Ты пришел не затем, чтобы взваливать на себя мои заботы, а чтобы рассказать мне о своих. Садись. Я уже сказал тебе, в моем распоряжении только час. Но Эмили вернется не раньше восьми. Так что можешь не беспокоиться.
— Послушай, Юбер, я не знаю, какие у тебя заботы, но если я могу тебе чем-нибудь помочь…
— Мне никто не может помочь, — вздохнул Юбер, возведя глаза к потолку. — И уж во всяком случае, ты.
— Если речь идет о деньгах, я располагаю…
— Нет, спасибо. Очень мило с твоей стороны, но в финансовом отношении все обстоит благополучно. Так о чем же ты хотел со мной поговорить?
— Ты сочтешь меня чудаком, — начал Марсиаль без тени смущения и поудобнее устроился в кресле. — Представь, с некоторых пор меня интересуют вопросы веры. Вот я и решил, ты обо всем наслышан, ты все на свете прочел и можешь дать мне совет.
— Совет насчет чего? — осведомился Юбер после маленькой заминки.
— Хотя бы насчет того, что мне читать. Мне бы хотелось кое-что узнать о современной церкви, скажем, о развитии христианского вероучения. Ты однажды при мне рассуждал с Жан-Пьером о теологии, о «смерти бога». Это запало мне в память.
До этой минуты Юбер не садился, теперь он тоже сел. Он довольно долго, испытующим взглядом, разглядывал свояка.
— Ты хотел срочно повидаться со мной, чтобы… — начал он, потом тем же тоном осведомился: — Кстати, ты был у моего врача?
— Конечно, я же тебе рассказывал. Я даже говорил тебе, на какую диету он меня посадил.
— Ах, да, теперь припоминаю.
— Почему ты вдруг спросил?.. Какая тут связь?..
— Никакой, — ответил Юбер. — Уверяю тебя, ни малейшей.
— Неправда. Ты сказал «кстати».
— Я сказал «кстати»? Не заметил. Просто к слову пришлось. Хм… Так с каких же пор ты стал интересоваться вопросами веры? — снова заговорил он почти мученическим тоном.
— Да с тех самых пор, как до меня дошло… (В голосе колебание.)
— Что ты смертный?
— Да, — признался Марсиаль и развел руками, как бы желая сказать: «Я понимаю, что повод не слишком уважительный, но что поделаешь, человек слаб…»
— Так что ты хочешь знать конкретно?
— Просто хочу немного просветиться. Только и всего. Хотя бы насчет загробной жизни. Вот ты, например, ты веришь в загробную жизнь?
— Ах, вот что, понял. Тебе хочется получить гарантии насчет вечности, — сказал Юбер с легким презрением в голосе.
— А что тут странного? Я вовсе не собираюсь прикидываться более храбрым, чем я есть.
— Страх — ненадежный фундамент для религиозных убеждений, — сурово заявил Юбер.
— Ну, знаешь… Надеюсь, господь бог не будет так уж придираться. Надо думать, не такой он разборчивый… Но я спрашиваю тебя о другом — ты веришь в загробную жизнь?
Юбер состроил важную мину.
— Я верю в бессмертие духа, — объявил он.
— Чьего духа?
— Как это чьего? Духа вообще! Не того или другого человека, а духовной энергии, изначально заложенной в мире. Может, она и есть бог или то, что ведет к богу.
Марсиаль задумался:
— Ты хочешь сказать, что тлеющая в нас искорка разума бессмертна?
— Хотя бы так. Правда, я выразился бы иначе, потому что дух и разум не совсем одно и то же, но будь по-твоему.
— Видишь, я не зря пришел к тебе, — с удовлетворением заметил Марсиаль. — Вот мы уже и выяснили первый пункт: дух бессмертен. Ладно. Пойдем дальше: в той жизни будем мы сознавать, что мы — это мы?
— Вот уж чего не знаю, того не знаю. Но сомневаюсь…
— Стало быть, мы не будем сознавать, что мы — это мы?
— Думаю, что нет.
— Тогда, по-твоему, выходит, в загробной жизни дух существует как некая безличная энергия, которая как бы вбирает в себя все маленькие человеческие умишки с той поры, как люди появились на земле?
Юбер кивнул.
— Это мне меньше нравится, — разочарованно сказал Марсиаль. — Тогда вопрос остается открытым.
— Какой вопрос?
— О смерти. Если на том свете я не буду ощущать, что я — это я, Марсиаль Англад, то это все равно, как если меня не будет. Я умру, и все тут. Исчезну навсегда.
— Ну и что из того? — раздраженно спросил Юбер. (Подразумевалось: «Подумаешь, какая потеря, если ты бесследно исчезнешь с лица земли!»)
— Значит, никакой разницы нет.
— А почему тебе хочется быть бессмертным? Извини, пожалуйста, но в бессмертии Марсиаля Англада нет никакой особой нужды. Как, впрочем, и в бессмертии Юбера Лашома. Да и кого бы то ни было другого.
— Здорово ты презираешь людей!
— Ничего подобного! Но подумай сам! Зачем, например, моей консьержке существовать вечно? Да и вообще это просто невозможно себе представить! Вообрази на минутку, что ты будешь жить вечно! Со всеми твоими недостатками, слабостями, твоими… Да нет же, это будет сущий ад!
— Ты думаешь?
— Сущий ад! — с убеждением повторил Юбер.
— А ведь правда, когда я был мальчишкой, я иногда пытался представить себе, вечность. И у меня просто в глазах темнело.
— Вот-вот! Темнело от страха. Оставаться самим собой на веки вечные. Да ведь это же ужас!
— Но ведь церковь учит нас, что мы воскреснем в просветленном теле…